Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Глава шестая

РАССТРЕЛЫ. 37-Й ГОД И ДРУГИЕ

После выпуска из академии Конев направлен в Белорусский военный округ. Его назначают на дивизию. 37‑я стрелковая. Она была расквартирована в Речице. Именно с ней Конев участвовал в Белорусских маневрах 1936 года и получил высокую оценку командующего войсками округа И. П. Уборевича. В феврале 1965 года в беседе с Константином Симоновым Конев признается, что в Белорусский военный округ его «забрал» Уборевич.

Дивизия Конева в составе «синих» стояла в обороне. «Эта оборона была многополосной, глубоко эшелонированной, — вспоминал маршал, — с системой траншей, ярко выраженными батальонными районами и противотанковой системой огня. Это было новое. Система противотанкового огня была организована и на переднем крае, и в тактической зоне обороны, и по всей оперативной глубине».

Именно тогда, строя оборону с противотанковыми рубежами, Конев, как он рассказывал потом Константину Симонову, отказался от «принятого тогда метода рыть одиночные ячейки и организовал целый укреплённый район с отрытием траншей и ходов сообщения, с возможностью полного маневрирования внутри этого района, не поднимая головы выше уровня земли».

— Мы оборудовали такой командный пункт, — не без гордости вспоминал те учения маршал Конев, — что на него приводили потом тогдашнего начальника штаба французской армии генерала Гамелена. Генерал был в группе иностранных наблюдателей. И вот пришёл генерал Гамелен и осматривал образцовый командный пункт. КП французу понравился. Понравилось и то, как командир дивизии расположил и обустроил боевые линии своих полков.

Первую правительственную награду — орден Красной Звезды — Конев получил в августе 1936 года. Без войны. За прекрасную боевую выучку вверенного ему боевого подразделения. Но пора тишины иссякала. В воздухе всё явственней пахло войной.

Ровно через пять лет, почти в этих же местах Коневу придётся, уже не на учениях, стоять в обороне против танков генерала Гота, который считался одним из лучших танковых генералов вермахта. Вот когда вспомнилось знаменитое суворовское: тяжело в ученье… Но тяжело оказалось и в бою.

Командующий округа И. П. Уборевич явно симпатизировал молодому и перспективному комдиву, называл его: «Суворов». Хорошее образование, ярко выраженная командирская жилка, здоровые народные корни, что в те годы было немаловажно. Вскоре Уборевич перевёл перспективного комдива на 2‑ю Белорусскую дивизию. Дивизия считалась, как сейчас говорят, элитной.

«Это была особая дивизия, — признавался и сам Конев, — на положении гвардейской. Она была лучше других экипирована, полностью укомплектована, на всех учениях, маневрах и парадах всегда представляла Белорусский военный округ. К тому же 2‑я Белорусская дивизия находилась на главном, минском, оперативном направлении». Понятно, что Уборевич хотел иметь во главе такой дивизии хорошего и надёжного командира.

В это время Конев отрабатывает со своими полками взаимодействие с танковыми частями. Стрельбы — только боевыми патронами и снарядами. Характерно следующее: учились в основном наступательному бою, к обороне практически не готовились. Ни обороняться, ни отступать не собирались. Этого требовала тогдашняя военная доктрина. Бить, как тогда говорили, врага на его территории и малыми силами. Очень скоро Красная Армия будет пожинать горькие и катастрофические плоды этой доктрины на бескрайних полях сражений и поражений 1941 года. За первые пять месяцев войны наши потери были огромными.

В те дни, когда Конев водил по белорусским полигонам свою 2‑ю стрелковую дивизию, в Минске и окрестностях квартировал кавалерийский корпус, которым командовал другой будущий маршал будущей великой войны — Георгий Константинович Жуков. Одновременно Жуков занимал должность начальника минского гарнизона.

Конева и Жукова связывали непростые отношения. Но попробую предположить, что осложнялись они больше окружением того и другого, а затем, в качестве второй волны, историками и публицистами, вольно рассуждающими о войне, а заодно и о сложностях взаимоотношений главных её действующих лиц.

Вспоминая белорусский период предвоенной службы, Конев, к примеру, сказал буквально следующее: «…наши добрые отношения завязались во времена, когда мы вместе служили в Белорусском военном округе». О том же, как развивались взаимоотношения этих двух полководцев, которым суждено будет стать маршалами, бравшими в 45‑м Берлин, мы ещё поговорим, и не раз.

В июле 1937 года, когда политическая атмосфера в стране была накалена до предела и при этом источник высокой температуры был обнаружен именно в войсках, Конева прямо с партийной конференции Белорусского военного округа вызвали к телефону — срочно прибыть в Москву к наркому обороны К. Е. Ворошилову.

У Конева с наркомом были хорошие, деловые отношения. Благодаря Ворошилову он теперь занимался любимым делом, потихоньку, не спеша, но последовательно, с ощущением твёрдой почвы под ногами, осваивал военную науку и теории и на полигонах, одновременно поднимался по служебной лестнице. Не ловчил, не обходил трудности по мелководью да вброд, всё давалось потом и постоянной кропотливой работой, работой и работой. Идеи партии принимал, борьбу её понимал. О том, что считал неправильным, помалкивал. На партийных собраниях вёл себя так, как подобает командиру, горячих на слово обрывал, хорошо понимая, чем это может кончиться.

И вот — звонок. Из Москвы. От наркома. Что он мог означать?

А означать он мог в то время всё что угодно.

Ещё весной, 29 мая, по «делу Тухачевского» был арестован командарм 1‑го ранга И. П. Уборевич. Вместе с ним другие военачальники РККА: комкоры А. И. Корк, Р. П. Эйдеман, Б. М. Фельдман, В. М. Примаков, В. К. Путна, командарм 1‑го ранга И. Э. Якир. 11 июня Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в составе В. В. Ульриха, маршалов Советского Союза В. К. Блюхера и С. М. Будённого, командармов Я. И. Алксниса, Б. М. Шапошникова, И. П. Белова, П. Е. Дыбенко и Н. Д. Каширина рассмотрело дело о военно–фашистском заговоре и приговорило его участников к расстрелу. Газеты тех дней пестрили заголовками и информационными сообщениями о ходе следствия и новых показаниях заговорщиков. «Военно–политический заговор против советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами». «Органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии». Однажды ему попала в руки довольно популярная тогда «Литературная газета»: «И вот страна знает о поимке 8 шпионов: Тухачевского, Якира, Уборевича, Эйдемана, Примакова, Путны, Корка, Фельдмана…» В конце коллективного письма известных писателей, инженеров человеческих душ, негодующее: «Мы требуем расстрела шпионов!» Конев пробежал длинный список подписавших: Вс. Иванов, Вс. Вишневский, Фадеев, Федин, Алексей Толстой, Павленко… Завёрстанное рядом такое же негодующее письмо ленинградских писателей: Слонимского, Зощенко…

Шпионов расстреляли на следующий же день после обнародования приговора, то есть 12 июня. Но газеты требовали казни ещё неделю. Белорусским военным округом командовал командарм 1‑го ранга Иван Панфилович Белов. Во время судебных слушаний Белов находился в зале заседания в качестве члена Военного совета при наркоме обороны. Позже, когда Конев был уже за тысячи километров от Минска, на Дальнем Востоке, до него дошли слухи, что командующий округа крайне неосторожно повёл себя на заседании военного Совета 21 ноября 1937 года: заявил, что чистка, проводимая в войсках среди комсостава, отрицательно сказывается на ходе боевой и политической подготовки, что многие части практически парализованы.

Слухи оказались верными. Ивана Панфиловича Белова, что называется, прорвало: он заявил, что «было много перестраховочных представлений, было много слухов, когда люди сводили счёты, когда принимали за врага не того, кого надо. Люди, которых ни в партийном, ни в другом порядке не оценивали с плохой стороны, берутся органами НКВД». Герою гражданской войны, бывшему главкому Туркестанской республики и командующему Бухарской группой войск РККА, вероятно, простили бы и «перестраховочные представления», и «слухи», и то, что «принимали за врага не того, кого надо», но последняя фраза, сказанная им в запале об «органах НКВД», погубила Белова. Позже, уже в январе 1938 года, Конев узнает, что командарм 1‑го ранга Белов арестован. История с Уборевичем повторится. Белова расстреляют 29 июня 1938 года.